Читинский процесс: Репрессии против украинского движения на Дальнем Востоке
- Володимир Дубовський
- 5 дней назад
- 6 мин. чтения
«Чужеземное давление на наш народ не искоренит ту правду, что мы — отдельный и самостоятельный народ.»
— Из декларации о независимости Украинской Дальневосточной Республики.
В конце XIX, в начале XX века Дальний Восток, контролируемый тогда Российской империей, стал домом для сотен тысяч украинских переселенцев с Полтавщины, Черниговщины, Киевщины. Появление украинцев на Дальнем Востоке не было случайным: ещё в XVII веке казаки в составе походов на Амур основывали первые поселения. Но именно в конце XIX века, после реформ Столыпина и активной колонизации восточных территорий Российской империи, началась массовая украинская миграция, которая навсегда изменила облик этого края.
В результате земли, осваиваемые переселенцами, стали известны как Зелёный Клин. К началу XX века украинцы создавали школы, культурные сообщества, кооперативы, памятники, занимались книгопечатанием и изданием газет и журналов. После революции 1917 года украинцы Зелёного Клина выдвинули требование об автономии к Временному правительству, а часть стала планировать даже полную независимость. В годы Гражданской войны на Дальнем Востоке украинцы Зелёного Клина не стали пассивными наблюдателями. В 1918–1920 годах при поддержке Української Далекосхідної Національної Ради началась попытка создать независимую Украинскую Дальневосточную Республику (УДВР). Её лидеры провозгласили целью защиту украинской культуры, языка и права на самоопределение. Среди проектов символики республики были герб с трезубцем и сине-жёлтый флаг с зеленым треугольником. Основными лозунгами движения стали:
— «Свобода Зеленому Клину!» — «Украинская земля — украинскому народу!» — «Воля, правда и братство!»
Попытки утвердить независимость столкнулись с военной интервенцией большевиков и внутренними предательствами, но память о республике осталась как символ стремления к свободе. Благодаря советской власти и современной россии память о том периоде была вычеркнута из официальных источников, но важно помнить, что кроме красных и белых в Гражданской войне на Дальнем Востоке была и третья сила — Украинская Дальневосточная Республика. Украинцами были созданы органы местной региональной власти, проведены выборы, составлена и принята декларация о независимости. Из декларации о независимости Украинской Дальневосточной Республики. (1918):
«Мы, представители украинского народа Зеленого Клина, утверждаем своё право на самоопределение, на собственную власть, на защиту языка, культуры и традиций на нашей земле.»
К 1920 году было напечатано более 11 000 паспортов граждан Украинской Дальневосточной Республики, часть из них сейчас хранится в архивах ФСБ регионов Дальнего Востока. Однако силы были неравны, и сторонники красной России одержали победу, где-то обманом и подкупом, а где-то и насильственным путём, совершая акты геноцида, как, например, в Николаевске-на-Амуре. Ожидаемо, что после прихода к власти большевиков стремления украинцев Дальнего Востока были расценены как враждебные советскому режиму. Кульминацией репрессий стал Читинский процесс 1924–1925 годов.
Именно об этом процессе я и расскажу в сегодняшней статье.
Украинцы Зелёного Клина в Читинском процессе
Судебный процесс проходил в городе Чита с сентября 1924 по апрель 1925 года. Перед судом предстали 122 человека: бывшие белые офицеры, казаки, но самое главное — представители украинской интеллигенции, сторонники движения за независимость Зеленого Клина. Главным судьёй выступал Алексей Григорьевич Серебряков. Суд был публичным: власти стремились устрашить население и показать решимость в борьбе с “контрреволюцией”.
Особое внимание на процессе уделялось украинским деятелям: Их обвиняли в подготовке восстания, “сепаратизме”, “пособничестве иностранным державам”.
На процессе советская власть клеймила следующие украинские объединения:
Газеты:
— “Зелений Клин” (Благовещенск)
— “Український Голос” (Никольск-Уссурийский)
— “Наш Край” (Хабаровск)
Организации:
— Українська Далекосхідна Національна Рада (Хабаровск)
— Товариство Української Молоді “Промінь” (Владивосток)
— Кооператив “Українська Хата”
— Благовещенський Культурний Комітет Українців
— Товариство Українців Амура (Свободный)
Их деятельность была объявлена прикрытием для “контрреволюционной работы”.
Одной из центральных фигур процесса был Юрий Глушко-Мова — известный украинский писатель, публицист и политический деятель. Он стоял у истоков Української Далекосхідної Національної Ради, организовывал школы, клубы, издавал украинские газеты на Дальнем Востоке.
На Читинском процессе его обвинили в:
— организации украинского подполья,
— стремлении создать независимое государство Зелёного Клина,
— связях с Японией.
Из речи прокурора на суде:
«Глушко-Мова стремился создать антисоветский плацдарм на Дальнем Востоке.»
На суде Юрий Глушко-Мова заявлял:
«Вся моя вина перед вами в том, что я хотел, чтобы украинец здесь, на Дальнем Востоке, имел право быть украинцем — говорить на языке матери, петь песни отцов, читать книги наших писателей.»
«Власть, которая боится правды, вынуждена бояться и тех, кто говорит на родном языке.»
На все обвинения в шпионаже в пользу Японии Глушко отвечал:
«Я не был шпионом Японии. Моя единственная мечта — чтобы мой народ жил свободно и гордо под небом Зеленого Клина.»
Судья Матвеев: Вы сидели в тюрьме и привлекались к суду?
«Сидел при Колчаке и был приговорён к смертной казни за то, что боролся за организацию украинского куреня, чтобы не допустить русификации украинцев и их использования для братоубийственной борьбы.»
Глушко-Мова был приговорён к 15 годам лагерей, пожизненному запрету на проживание в Дальневосточном Крае и территории УССР.
Атмосфера на процессе была гнетущей. Подсудимые, несмотря на давление, зачастую отказывались признавать вину в “контрреволюционной деятельности”, подчеркивая, что их цель — не борьба против власти, а защита права украинцев на культуру, язык и самобытность. Прокурорские речи были наполнены обвинениями в “шпионаже на пользу Японии”, “националистической пропаганде” и “организации вооружённого заговора”, однако многие обвинения строились на доносах и предположениях. В последнем слове многие подсудимые обращались не к судьям, а к своему народу, словно зная, что именно там — их настоящий суд и приговор.
Юрій Глушко-Мова (в своём последнем слове):
«Я не прошу пощады. Моё единственное желание — чтобы мой народ не забыл, за что мы боролись. Мы не преступники, мы — борцы за правду и свободу!»
Іван Коваленко (на допросе):
«Вера в украинское дело для меня важнее жизни. Если преступлением является любовь к родной земле — тогда да, я виновен.»
Петро Скуратівський (на суде):
«У нас отобрали школы, песню, молитву, землю. Мы лишь хотели вернуть наш народ к самому себе.»
Федір Литвин (в протоколе заседаний):
«Я хотел, чтобы мои дети знали, что значит быть украинцем — даже здесь, на Дальнем Востоке.»
Олена Чайківська (перед объявлением ссылки):
«Меня бросают в сибирские леса, но я верю: наши песни и слово будут жить и там.»
Приговорённые к расстрелу
Семь человек на Читинском процессе были приговорены к расстрелу. Среди них — Іван Коваленко, организатор украинских клубов в Благовещенске, активный пропагандист украинской автономии на Дальнем Востоке. Вместе с ним был осуждён Петро Скуратівський, руководитель кружков украинской молодёжи в Никольск-Уссурийском, известный как талантливый публицист и оратор.
Вместе с ними смертный приговор получили офицер Армии УНР Костянтин Марченко, обвинённый в шпионаже в пользу Японии, преподаватель украинской школы Федір Литвин, инициатор нелегальных культурных собраний, а также кооператор Степан Левченко, помогавший в снабжении подпольных организаций. Среди расстрелянных также оказался Андрій Ткачук, секретарь одной из культурных организаций, обвинённый в связях с японской разведкой, и Михайло Швець — бывший казачий атаман, сочувствовавший украинскому движению и обеспечивавший подпольщиков оружием.
Все они до последнего момента отстаивали свою правоту, подчёркивая, что их борьба была направлена не против народа, а за право украинцев быть самими собой — украинцами.
Приговорённые к 10–15 годам лагерей
Двадцать восемь человек получили длительные сроки заключения в лагерях строгого режима. Среди них — Юрій Глушко-Мова, лидер “Української Далекосхідної Національної Ради”, инженер, актер театра, писатель и один из главных идеологов украинского движения на Дальнем Востоке. Он был приговорён к 15 годам каторжных работ. Подобные сроки получили также Микита Литвиненко, издатель газеты “Зелений Клин”, обвинённый в антисоветской пропаганде, Сава Паламарчук, ветеран армии УНР, и Олексій Крамаренко, организатор украинских народных читален в Хабаровске. В числе приговорённых были Дмитро Лащенко, выполнявший связные функции с японскими консулами, врач Іван Нагорний, журналистка и издатель Анна Политковскькая и писатель-публицист Антон Ганжа. Эти люди стали жертвами не только политических подозрений, но и общего курса советской власти на уничтожение украинского национального движения в дальневосточном регионе.
Приговорённые к 5–10 годам лагерей
Пятьдесят один человек был приговорён к срокам от пяти до десяти лет заключения. Это были в основном простые люди — крестьяне, учителя, кооператоры, ремесленники, активно участвовавшие в жизни украинских организаций. Среди них выделялись Федір Куценко, библиотекарь украинской народной школы (приговорён к восьми годам лагерей), Степан Зубко, крестьянин, член украинской громады Никольск-Уссурийского (семь лет лагерей), Микола Харченко, организатор воскресных школ для украинских детей (шесть лет заключения), и Григорій Онищенко, ремесленник и деятель украинского кооперативного движения (пять лет лагерей). Большинство из них обвиняли в “содействии контрреволюционной агитации”, «шпионажа в пользу Японии», хотя реальные доказательства их вины зачастую были крайне сомнительными.
Осуждённые к ссылке и запрету проживания в городах.
Все подсудимые осуждены на большие сроки, а также оставшиеся подсудимые, получившие менее тяжёлые, но всё равно разрушительные приговоры, получили предписание на высылку и запрет на проживание как на территории Дальневосточного Края, так и на территории Украинской ССР. Их выслали в отдалённые регионы Сибири и запретили проживание в крупных городах на срок от трёх до пяти лет. Среди сосланных была Олена Чайківська, учительница украинского языка и литературы, которой было запрещено проживать в Приморье. Василь Бондаренко, типографист, был сослан в Нарымский край, Марія Литвиненко, активистка украинских культурных курсов, отправлена в ссылку в Туруханский край. Іван Рябенко, музыкант, лишился права жить в городах Дальневосточного Края и был вынужден вести существование в отдалённых деревнях. Для многих из них ссылка означала фактическое уничтожение их прежней жизни: они теряли как свою родину, профессию, общественное положение.
Читинский процесс стал символом трагедии украинского движения на Дальнем Востоке.
Под ударами репрессий погибли лидеры, исчезли культурные инициативы, замолчали украинские газеты и школы. Но несмотря на годы стирания памяти, память о тех, кто боролся за свободу Зеленого Клина, жива и сегодня в сердцах дальневосточных украинцев — как напоминание о цене, которую наши предки готовы были заплатить за свою национальную идентичность. Закончить хотел бы цитатой из выступления Юрия Косьмича Глушко-Мовы на одном из заседаний процесса:
«Ваша сила — в штыках. Наша сила — в слове. И это слово не погибнет.»
Comments